Верблюд и Треногий.
Андрей Витязев
Каждый день его выводят из стойла, впрягают в мельничное колесо и пинком под мягкое место благословляют на трудовые подвиги. Трудись на благо хозяина, о неутомимый в работе! Вот только этот осел, над которым посмеялась от души судьба, наградив его странным именем Верблюд, всего этого не знал и каждый день, ощутив мотивационный позыв сзади, вежливо трусил куда ноги несут, приводя в действие тяжелые каменные мельничные жернова. А ноги несли запряженного ослика исключительно по кругу. Однако плотно закрывающие обзор шоры концентрировали внимание на светлом будущем, и вислоухий работяга кружлял по двору дни на пролет, пребывая в глубоких раздумьях.
Солнце по рассеянности роняло на землю целые охапки жарких лучей, и день обещал быть теплее обычного. Небесный огонь лился на серую жесткую шерсть загривка почти прямо:
-- Почти полдень, -- подумалось Верблюду.
Однако в ход его нехитрых размышлений вмешалась целая гирлянда звуков, которых по идее быть здесь не должно. Заскрипело, застучало, послышался пинок, заскрипело с новой силой и тянуть ярмо стало легче.
Неделю назад старый ишак, прослуживший мельнику всю свою жизнь верой и правдой, отправился в мир иной вкушать заслуженные при жизни дары, оставив бедолаге Верблюду в наследство всю тяжесть мельничных жерновов. А теперь, судя по всему, мельник привел с базара нового осла и приставил его сразу к работе.
-- Ты кто там, на той стороне? – осведомился Верблюд, которому до полусмерти надоело недельное молчание.
-- Треногий, -- последовал ответ. – А тебя как?
-- То есть? – оторопел Верблюд.
-- Что значит: зовут тебя как? – удивился в свою очередь незнакомец.
-- Зовут-то Верблюдом, а почему Треногий? У тебя ж с ногами все в порядке…
-- А ты почем знаешь? – лукаво улыбнулся голос из темноты.
-- Так слышу: четыре копыта.
-- А-а… -- несколько разочарованно протянул незнакомец. – Это меня за нрав мой ленивый первый хозяин так называл. Потом продал. Да вот только с прозвищем этим и спихнул с рук долой. А за что тебя Верблюдом называют? Ты ж не верблюд совсем? Осел ослом…
-- Тебе почем известно? – Верблюд вложил в голос всю хитрецу, на какую был способен; вышло несколько неуклюже. – А вдруг я мул горбатый – оттого и Верблюд?
-- Не-ет, -- протянул назвавшийся Треногим. – Ты – простой осел. Серый и ушастый. И не горбатый ни чуточки.
-- А почему так уверен? Откуда наверняка знаешь?
-- Знаю и все тут. Прав ведь я?
-- Прав-то прав, но откуда тебе известно? – не унимался Верблюд, раздираемый любопытством.
Вижу. Видящий я.
-- Правда?! – выпалил Верблюд, припоминая все россказни старого ишака, небесной соломы ему да стойло райское.
-- Правда, – гордо выпятил грудь голос.
-- А какое я сейчас ухо поднял?
-- Правое, -- немного подумав ответил Треногий.
-- Точно, правое, -- изумлению Верблюда не было предела, и весь мир исчез, словно пучок соломы в пасти гигантского ишака, а место его без спроса занял лишь один вопрос: «КАК?!»
Но тут же вспомнилась пара-тройка рассказов старого ишака про своенравных видящих, и Верблюду хватило благоразумия не набрасываться на диковинку. Вместо изумленных криков благоговения и криков мольбы он произвел на свет спокойное:
-- А как это – видеть?
Реакции Треногого не последовало. То есть, она, конечно же, была, но для Верблюда она осталась тайной и по сей день.
-- Видеть – означает воспринимать мир. Только не так, как мы привыкли его воспринимать. Обычно ослы могут лишь нюхать, ощущать и слушать. Но можно еще и видеть. Это может делать каждый осел, просто почти никто об этом не знает. Когда-то ослы рождались с этим даром, но потом они потеряли эту способность. Точнее сказать, ее у них отняли. Хозяева. И с тех самых пор, как хозяева взяли нас под свою опеку, мы более не видим, мы не свободны и вынуждены на них работать. Нам остается лишь воспринимать крохи того стола, что принадлежит нам по праву, когда поутру мы замечаем, что становится светлее, а вечером – темнее.
-- А ты хоть раз видел хозяина?
-- Видел. Но описывать его бесполезно. Сам увидишь, – Верблюд едва рухнул в обморок, а голос Треногого полился теплым медом. -- Сейчас будешь делать пасс…
-- Что делать?
-- Пасс. Опусти морду вниз. Теперь резко влево и вверх направо.
Верблюд старательно потряс мордой.
-- Вот примерно так, чуть резче бы, но ничего, нормально. Потренируйся.
Осел, над которым посмеялась от души судьба, наградив его странным именем Верблюд, ходил и с завидной усидчивостью трусил мордой из стороны в сторону. Пять дней назад он огласил двор почтенного мельника неистовым воплем и тот окончательно убедился, что его ишак серьезно заболел: головой постоянно трясет, вопит не весть чего. Почтенный мельник не понимал язык неутомимых в работе, а потому невдомек ему было, что вопль этот и не вопль то вовсе, а крик «Вижу!»
Верблюд дернул мордой в очередной раз и на какой-то миг шоры сползли в сторону, и взору изумленного ослика предстала… кадка для зерна. Затем ремни сделали свое дело и вернули шоры на место. С тех пор беседы с Треногим стали куда интереснее и повествовательнее, Верблюд требовал все новых и новых рассказов и описаний диковинок, виденных его наставником. И что бы ни рассказывал ученику Треногий, Верблюд всегда прерывал его вопросом: «А это также прекрасно, как кадка для зерна?»
Такое положение вещей Треногого более чем не устраивало и он с утроенными силами заставлял Верблюда вертеть головой до рези в глазах. И это дало свои результаты: вчера он видел четырежды, сегодня – три раза. Этого Треногому показалось достаточным.
-- А теперь кивни также, только в конце рванись назад как можно круче.
Верблюд проделал знакомое до рези в шее движение, по окончании которого неистово дернулся назад всем телом. Послышался треск – лопнул один из ремешков, и шоры лениво сползли направо.
Свет ударил в глаза и постепенно начало проявляться: двор, обнесенный глиняным забором, смеющийся осел с перебитым ухом, кадка для зерна, жернова и раздвоенная оглобля, что вела всю жизнь осла с закрытыми глазами по кругу. Всегда по кругу.