Когда смеется кофеварка.
Андрей Витязев
Аарон Моисеевич смеялся до слез. Или плакал до смеха. Одно и то же. Он рыдал. Его упругие мышцы вибрировали по очереди, как струны замысловатой гитары. И эти вибрации извлекали из "гитары" неземные, наполненные жизнью и светом, глубокие звуки. Однако громче всех, казалось, смеялись его глаза: из них исходил непонятный, неслышный, непостижимый, но все же невероятно звонкий и чистый смех.
Солнце светило просто таки по-летнему. Если бы календарь не сообщал о том, что в нашей картине мира наступил октябрь, то, наверное, никто так и не узнал в этом июньском воскресном утре октябрьскую среду.
Смех Аарона Моисеевича продолжал разбегаться солнечными зайчиками по стенам, потолку, мебели. Даже старые почтенные часы весело засмеялись, прокукукав одиннадцать раз.
-- Видишь, Соломоша, -- с трудом сдерживая смех произнес Аарон Моисеевич. - Даже кофеварке смешно!
И в комнате раздалась очередная солнечная канонада. Соломон Борисович смутился не на шутку.
-- А что я, собственно, такого сказал? - надулся он. - Может у Нагвалей такие вопросы и считаются тупыми…
-- Хватит индульгировать! - Аарон Моисеевич запустил в источник шума тапочком. - Вы в доме Нагваля, или как? Пришли, натоптали на ковре, а бедному наставнику потом убирать!
Соломону Борисовичу на секунду самому стало стыдно за свое индульгирование. Что в свою очередь инициировало новую цепочку жалости к самому себе, а с другой - второй тапочек Аарона Моисеевича.
-- Ладно, -- Нагваль легким движением выпорхнул из кресла и подобрал тапочки. - Пойду я пока чайку приготовлю, а ты тем временем заткни внутренний диалог и побеседуй со своим воспаленным чувством собственной важности.
И Аарон Моисеевич настолько точно повторил выражение лица Соломона, что того пронизал искренний ужас. Он сделал слабую попытку улыбнуться.
-- Ох, как все запущено! - театрально вздохнул учитель. - Тут без чая не обойтись. Тебе с грибами или пейотом?
-- На ваше усмотрение, -- выдохнул Соломон Борисович.
В комнате воцарила тишина, наполненная тысячью звуков: скрипели старые часы по прозвищу "Колесо Времени", отдалялись в сторону кухни шаги все еще хихикающего Аарона Моисеевича, с кристаллическим звоном падали на стекло широкого окна солнечные лучи. Громче всех гремел, на подобии трактора "Беларусь", внутренний диалог Соломона Борисовича. Он беспрестанно создавал картины глубочайшей обиды. И как только мог любимый учитель, которому ты бесконечно доверяешь, так насмеяться над самым главным в жизни вопросом?! Уж если бы этот вопрос ему поставил Юхим Розенштайн или хотя бы даже Беня, реакция была бы абсолютно другой!..
Соломон ценой величайших усилий остановил огромный локомотив внутреннего диалога. В конце концов стоп-кран поддался и после визга тормозов стало тихо.
-- Ну, -- в дверях появился Аарон Моисеевич. - И что тебе нравится больше?
-- Пить чай, -- улыбнулся Соломон Шольм, принимая чашку.
В течении сорока минут они пили молча. Молчание нарушил Соломон Борисович.
-- Но все же…
-- Соломоша, -- оборвал его Нагваль. - Ты же сам сказал, что лучше пить чай.
Раздался звонок в дверь.
-- Ну вот! Дождались! - учитель выпрыгнул из комнаты.
-- Кто там? - донесся его голос из коридора.
-- Что я слышу от безупречного видящего?! - послышалось искреннее изумление из-за двери.
Замок щелкнул и в квартиру вскочил какой-то непонятно-живой и веселый человек. Его тело было очень молодым, великолепно сложенным, поджарым. Лицо весело светилось и только опыт общения Соломона с местными просветленными брухо мог подсказать, что реальный возраст незнакомца - лет восемьдесят.
-- Карлос с Хуаном курили грибы,
Дым безупречно валил из трубы.
Мир тормознул и утих диалог,
В двери Икстлана раздался звонок, -- нараспев прочитал незнакомец.
Дружно обнявшись и разменявшись короткими репликами, старики развернулись к Соломону.
-- Твой? -- поинтересовался неизвестный.
-- Мой, -- вздохнул Аарон Моисеевич.
Соломон Борисович почувствовал себя как-то некомфортно и начал инстинктивно обдумывать план отступления. Новопришедший сделал решительный, но мягкий шаг впереди протянул руку.
-- Соломон, -- ответил ему рукопожатием ученик.
-- Марк Антонович, просветленный мастер пути Дзена, -- с улыбкой представился незнакомца Аарон Моисеевич. - Ну что, пойдем еще чайку накатим?
Соломон Борисович ежился, сидя на диване. Перед ним сидели два просветленных старика и, обмениваясь репликами, изучали ученика. Он чувствовал себя как в гинекологическом кресле и сделал неудачную попытку перевести с себя внимание.
Вскоре чай был полностью выпит, а печенье съеденным и Аарон Моисеевич собрал посуду и вышел. Марк Антонович сел рядом с Соломоном.
-- За что тебя третировал этот терминатор? Готов поспорить: за вопрос.
-- Угу, -- кивнул Шольм. - Я спросил у него, что случается с воином, когда он выходит за рамки этого мира. Когда он выходит за его рамки, то что же ему остается делать в жизни? Куда ему идти?
-- Ты представляешь, -- донесся приближающийся голос Нагваля из коридора. - С какими неприличными вопросами он ко мне пристает!
-- Согласен, -- кивнул просветленный. - В высшей степени неприличными.
Но вдруг Марк Антонович мгновенно повеселел и начал рассказывать какой-то забавный анекдот про Кастанеду. Интонируя и меняя голоса, он так захватывающе рассказывал, что Соломон Борисович и не заметил, как оказался посередине комнаты.
Справа от него стоял Аарон Моисеевич, Марк Антонович занял позицию слева. Они образовали кольцо вокруг Соломона, сцепив руки в замок. И прежде, чем ученик успел дать себе хоть малейший отчет о происходящем, он почувствовал оглушающий двойной удар между лопаток и в солнечное сплетение. Огромное тело Соломона Борисовича рухнуло на руки учителей, как подкошенное.
Сквозь него вдруг полились какие-то краски, звуки, ощущения, вкусы, запахи. Хаотичный на первый взгляд поток в мгновении ока превратился в невероятный идеальный кристалл мыслей, образов, ощущений, эмоций. Кристалл исчез также необъяснимо, как и появился, оставляя за собой абсолютную пустоту. Он, казалось, растворил все, что было в мире, без остатка. Хотя вскоре стало видно, что просто на его фоне все, что было огромным и бесконечно значимым, стало бесконечно маленьким и бессмысленным…
Соломон Борисович открыл глаза. Над ним склонились два улыбающихся лица.
-- Ты кто? - с наигранным удивлением воскликнул Нагваль.
-- Не знаю… -- произнес Соломон.
-- С ним все в порядке, -- утвердительно кивнул Марк Антонович.
Аарон Моисеевич протянул ученику чашку горячего чая.
-- Видишь ли, Соломоша, когда ты не видишь, где границы мира и не понимаешь, что он из себя представляет, то у тебя нет ни малейшего шанса выйти за его пределы.
-- Я был плотником с пятнадцати лет, -- сказал Марк Антонович. - И до просветления я тесал доски.
-- А после просветления? - оживился Соломон.
-- И после просветления я тоже тесал доски, -- увидев вопросительное замешательство Соломона Борисовича, он добавил. - Время позднее, Соломоша, тебе пора идти к себе.
И трое просветленных расхохотались.